Бонус 10 000 грн Они удивляются тому, что мы удивляемся тому, что донецкие фанаты взяли оружие и пошли воевать, и уверяют: среди ультрасов практически нет предателей Украины. Трое фанатов донецкого ФК рассказывают, за что и как воевали
После начала войны на востоке донецкий Шахтер, главный клуб оккупированного сегодня Донбасса, несколько раз попадал в газетные заголовки из-за непатриотичных высказываний некоторых футболистов и менеджеров клуба. Сам владелец Шахтера, Ринат Ахметов, сыграл неоднозначную роль в послемайданной истории Донбасса. И только с ультрасами Шахтера все понятно: они – за Украину. Многие поддерживали донецкий Евромайдан, многие спустя несколько месяцев ушли добровольцами на войну.
НВ поговорило с тремя из них – эти донецкие парни попали в самые горячие точки Донбасса, Иловайск и Дебальцево, и выбрались оттуда живыми. За что шли воевать ультрасы Шахтера и как закончилась лично для них эта война, рассказывают добровольцы батальонов Донбасс и Артемовск.
Сашко Луцкий, доброволец батальона Донбасс
30 лет в футболе
Первый матч я посетил еще ребенком в 1986-м. А в 2008 году случайно попал в фан-сектор. Приехал на Лигу чемпионов, а в другие сектора не было билетов. Понравилось. Так все и началось. Моя гражданская позиция сформировалась именно благодаря нашему движению.
Читайте также: Игорь Леонов: "Я сказал Ахметову, что есть такой футболист, как Тейшейра"
Я слышал, что были и такие ультрасы, которые воевали на противоположной стороне. Только из Енакиево несколько человек. Они были около футбола. Не скажу, что играли важную роль в нашем движении.
Сталкивался и с непониманием со стороны украинцев, что мы, ультрасы Шахтера, воюем за Украину. Но в основном, от людей, которые не владеют ситуацией.
Ребята, которые приходили на сектор, явно отличались позицией от общей массы. Был сильный контраст сектора и стадиона. Засвистывали украинский гимн на «горелке» [домашний стадион Шахтера в Донецке, Донбасс Арена – НВ], но весь наш сектор был проукраински настроен. Ребята в Донецке защищали Евромайдан – это же о многом говорит.
Для меня не было откровением, что многие на востоке поддержали сепаратистов. У меня в западной Украине родственники, и я часто туда ездил. В Донецке меня спрашивали: «А правда, что там все с оружием ходят, что там танки, бандеровцы?».
У дочери парня призвали по мобилизации ехать в АТО. Дочь, конечно, сильно плакала. Парню 21 год, только пришел из армии, а его снова забирают. Я тихо собрал вещи, сказал родным, что еду в Германию за машиной, а сам уехал в батальон Донбасс. Это было еще в мае. Задолго до Иловайска.
Читайте также: Александр Сопко: "Борьба "Шахтера" с "Динамо" усложнится"Укроп в котле
В Иловайске сначала были бои местного значения. Часть города контролировали сепаратисты, тогда Моторола ими командовал. Мы их обстреливали, они – нас. Потом начали заходить русские. Мы думали: будет команда отходить. 23-го [августа 2015 года] нас сильно обстреляли. Массированным обстрелом пожгли технику.
На следующий день думали, что будем отходить. Потом заняли часть города и закрепились. Вскоре нам сообщили, что мы в окружении. Через два дня было уже двойное окружение. Знали, что придется ночью прорываться группами.
29-го с нами было семь добровольческих батальонов, которые потом разделили на два колонны. Была команда о том, что есть договоренность и «зеленый» коридор. Мы и ехали, как на параде, на гражданских машинах. Дорога была плохая, ехали на маленькой скорости.
Совсем скоро я понял, что ситуация очень тяжелая. Когда грузовой ЗИЛ, ехавший перед нашей машиной, «присел», начал надуваться и просто разорвался. Ребята разлетались. Все происходило, как в замедленной съемке в фильмах. Или с танка попали, или ПТУРом.
Сначала они подбили две первых машины, чтобы заблокировать движение, а потом начали расстреливать колонну. Сэм, который сидел за рулем моей машины, быстро среагировал, и мы съехали в поле подсолнухов. Это нас спасло: русские танки были на высоте и у них просто не хватало градуса башни, чтобы стрелять в нас.
Читайте также: Спортдиректор "Олимпика": "Форс-мажор в УПЛ может создать аттестация клубов"Мы были, как на ладони. Поэтому начали прятаться под дома в хуторке, который был недалеко. Там и закрепились.
Возле крайнего дома остался сгоревший танк Т-72. Конечно, против нас была регулярная армия. Товарищ, который был со мной, допрашивал русских солдат. Они из регулярной армии. Им говорили, что едут на учения в Ростовской области. Солдаты, конечно, сразу поняли, где они, когда утром прочитали указатели на украинском языке. На вопрос «Зачем стреляли?», они отвечали, что у них был приказ: «Начнут стрелять офицеры – стреляйте и вы». Связались с их командиром. Он мне показался единственным нормальным русским офицером.
В плену
Мы сразу отдали русским их раненого, он был очень тяжелый. Потом, когда мы попали к ним в плен, то один из тех, кто был в плену у нас, танкист, подошел и принес нам воды, две коробки русского пайка и сигареты. Мы знали, что они воины, они знали, что мы воины. Так получилось, что по разные стороны баррикад. Отношения были человеческие. «Когда закончатся ультиматумы, то мне отдадут приказ сровнять вас с землей. Все, что я могу сделать – это стрелять не по вам, а в сторону. Дам вам 20 минут, а вы уже решайте: раненые ваши, хотите – умирайте вместе, хотите – выходите», - сказал нам потом командир русских.
Читайте также: Эдуардо: "Загребское "Динамо" буквально внесло меня в мир футбола"Мы не бросили раненых. Все упиралось в них. Один 19-летний парень умирал и полчаса звал маму. Слушать это было невозможно.
Нам пообещали, что передадут нас нашим, но передали сепаратистам. Русские же не могли показать, что они на самом деле воюют. Но мне все равно повезло: я не попал в «избушку», как мы называли здание донецкого СБУ, где жестоко обходились с ребятами. Меня очень быстро обменяли. Был даже один боец Правого сектора в плену. Его никто не изуродовал и обменяли вместе со мной. А вот десятерым из 40-го батальона не повезло. Слышал, что сепаратисты их расстреляли в отместку за своих.
Наверное, так должно было быть. Я же укроп, а укроп должен повариться в котле. Кто-то говорит, что избежать котла было невозможно, потому что на фронте было колоссальное количество русских.
Не знаю, предали ли нас. Должны были быть разведданные и приказ об отходе. Мы спросили того российского офицера, зачем по нам открыли огонь во время движения колонны, ведь собирались спокойно выпустить. Он сказал, что никто никого выпускать не собирался, они знали наш маршрут и ждали нас два дня. Кто-то нас слил.
После Иловайска меня не мучили кошмары. А вот бытовуха с ребятами снится часто. Играем в футбол во снах.
Читайте также: Максим Малышев: "У "Шахтера" все получилось"Виталий Овчаренко, доброволец батальона Артемовск
До войны. Списки
Я стал ультрасом еще на первом курсе университета. Сходил один-два раза на матчи Шахтера, заинтересовался активной частью болельщиков. Так все и началось.
Когда я попал в эту среду, то видел, что большинство придерживается проукраинских взглядов. Встречались и пророссийские настроения, но редко, и они не принимали каких-то острых форм.
Многие из болельщиков изменили свою позицию на проукраинскую после того, как присоединились к нашему движению. Ребята, которые приезжали из Шахтерска, Снежного и других городов Донбасса, постепенно заражались украинской идеей и становились патриотами. Часть ребят с началом войны стали волонтерами или пошли воевать.
На одной из интернет-страничек сепаратистов выложили информацию о том, кто из ультрасов поддерживал Майдан. Там под клеймом «неофашист» были адреса, фотографии и телефоны. Среди фамилий была и моя. Мне повезло, что в этом списке указали мой старый адрес. К счастью, даже фото было не мое. Тем не менее, находясь в Донецке, я ходил и оглядывался. Была очень нервная атмосфера, приходилось быть очень осторожным. К остальным в списках постоянно наведывались сепаратисты.
Я посещал все проукраинские митинги, заявлял о своей позиции в соцсетях, что тоже мне аукнулось. В украинском обществе есть стереотип, что Донбасс ничего не делал. Это в корне неправда. Мужское население Донбасса, пусть и не массово, пыталось самоорганизоваться и начать партизанить. Как правило, это были все те же патриотически настроенные ультрасы и проукраинская молодежь. В начале мая 2014-го наступил переломный момент, когда у сепаратистов появилось оружие, и по нам начали стрелять. До сих пор непонятно, где была донецкая милиция. Тогда я осознал, что на голом энтузиазме мы больше не сможем сопротивляться.
Читайте также: Марлос: "Тейшейра был одним из ключевых футболистов "Шахтера"Есть смелые парни, которые ездили отбивать горсовет Мариуполя. Они передали освобожденное здание милиции. А та на следующий день вернула его сепаратистам. В Донецке на площади Ленина 30-40 наших ребят снесли палатки пророссийских агитаторов. При этом у нас не было поддержки правоохранительных органов.
Гордость нашего движения в том, что среди нас практически нет предателей Украины. Есть те, кто воюет на вражеской стороне, но они никогда не были активными футбольными фанатами.
Война
Решение ехать воевать я принял в начале июня 2014-го. Это было после освобождения одного из городов на севере Донецкой области. Еще месяц я сомневался, но 16 июля решил окончательно, что не хочу сидеть в Киеве пока мои друзья идут на войну.
Сейчас я пишу книгу воспоминаний о войне. Одна из главных историй – отход из окружения в Дебальцево. Это была ночь с 17 на 18-е февраля. Даже не помню, от скольких засад нам пришлось отстреливаться. Стреляли просто в том направлении, откуда по нам велся огонь. Когда после очередной перестрелки пытались забраться в машину, водитель не успел остановиться. Остались еще с одним солдатом под пулями. Пытались догнать машину, падали, и это были очень страшные минуты моей жизни.
Читайте также: Товарищеский матч. "Шахтер" - "Динамо" Загреб 2:0. Дело принципаБольше 30 часов мы были под беспрерывной бомбежкой. При -20 лежали на земле и пытались выжить. Даже в последние дни главное было не поднимать панику. Все ведь знали, куда ехали. Были и моменты слабости, но старались не кричать «зрада!».
У меня нет чувства, что в Дебальцево нас бросили. Я видел подготовку к выходу. Мироновские высоты отбили за сутки до нашего выхода. Больше было раздолбайства и нашего неумения воевать. Мы не понимали, почему не было укреплено Логвиново. Если бы не было окружения, мы бы еще долго продержались. При выходе мы не знали, куда ехать, не было какого-то плана.
Ребята и сейчас продолжают погибать. Самое обидное, что люди, которые способствовали референдумам и сепаратистским шабашам, остались безнаказанными и спокойно живут в Константиновке, Дружковке, Славянске, Краматорске. Проблем нет и у милиции, которая не только не смогла защитить, но и практически всегда содействовала сепаратистам. Случаи, когда милиционеры пытались противодействовать, единичны. Куда делась прокуратура, СБУ? Сейчас они спокойно переехали в Киев, Мариуполь и продолжают дальше работать. Такое ощущение, что для них войны не было.
Футбол без фаеров
С друзьями-ультрасами продолжаем общаться. Я стараюсь как-то им помогать. Немного занимаюсь волонтерством – собираю ребятам деньги на снаряжение. Пытаемся иногда встречаться в Киеве.
Читайте также: Сергей Палкин: если бы знали, что уйдет Тейшейра, не отпустили бы Малиновского в "Генк"До войны мы игрались во вражду с ультрасами Динамо. Теперь они нам помогают. Футбол отошел на десятый план. Сейчас есть намного более важные вещи, такие как защита государства. Разве что, у кого есть свободное время – сходить посмотреть, не больше.
Фаера и прочее шоу теперь не приветствуется. Все деньги, потраченные на фаера, могли пойти на военные нужды ребятам, которые продолжают воевать.
Я сталкивался с удивлением среди людей тем, что ультрасы Шахтера воюют за Украину. Не на войне – там все понимают, за кого ты пришел воевать. Но вот в Киеве слышал смешок по поводу этого. Такие люди должны понять, что мы так же, как и ребята из Луганска, Севастополя и Симферополя, которые воюют за Украину, оказались в политической эмиграции. Для нас не существует слова «плен». Сепаратисты расценивают нас как предателей и с нами разговор короткий. Мы доказали свою любовь к Украине в отличие от тех, кто сидит в Киеве, пьет смузи и ест чизкейк.
«Добер», доброволец батальона Артемовск
Тот, что стал «своим»
Попал в 2004 году на стадион. Были бесплатные билеты на Динамо-Киев. Только зашел на стадион – сразу увидел фанатов: кричат, эмоции. Захотелось к ним. Следующие матчи я пытался ближе к ним приходить. Перелазил через ограждения. Бывало, что и выгоняли. Потом познакомился, стал своим. Я изменился: начал заниматься спортом, появились адекватные друзья. Укрепились и проукраинские взгляды.
Читайте также: Товарищеский матч. "Шахтер" (Донецк) – "Динамо" Загреб (Хорватия). Прямая трансляция
Были и споры среди наших. Есть ребята, которым мозги промыли – они теперь на другой стороне. Даже среди лучших друзей детства такие есть. Были вместе, все планировали, но они сейчас за что-то свое воюют в Донецке.
На войну я решил пойти, когда работал охранником на шахте. Перед этим был на Майдане в Донецке. Вместе с ультрасами Шахтера поддерживали Майдан. Милиция нас подставила: никто никого не защищал. Они же и списки нашего клуба сепаратистам «слили». Если фанат, то сразу «фашистом» называли.
Самые страшные воспоминания с войны – из Дебальцево. Собирались прорываться боем, уже когда были в окружении. 17 февраля мы уже не знали, что происходит в 500 метрах от нас. Между нашими военными не было связи. Когда стояли в наряде на заправке, по нам начал работать снайпер. Боец, который часто готовил нам еду, выходил из дома и увидел, как в нашем направлении едут БМП, а за ними пехота. После начался бой, было наступление со всех сторон.
Прорывались с боем
Сначала мы держались отлично, но потом начали отступать. Со своими я не успел и попал в 25-й батальон Киевская Русь. Со мной был еще один боец нашего батальона и парень из батальона Львов. К своим попасть мы не могли, да и связи не было. Мы отходили последними, прикрывали спины нашим бойцам, но в результате остались одни. Таких было человек 150. Один парень с позывным «Кино» взял на себя командование. В три утра мы вышли пешком колонной в восьми метрах друг от друга. Шли по дороге над городом. Через пару часов дошли до 128-й бригады. Вся бригада к этому времени горела, и отходила последняя колонна. Стояли уже последние БМП, в которые мы и запрыгнули. Проехали 1,5-2 километра и закончилось топливо. Пришлось идти пешком под пулями сепаратистов. Сверху по нашей колонне били две САУ и три танка.
Мимо нас проезжал наш танк. Залезал на него, уже даже никого не ждал, но было очень скользко, и я упал. Когда танк поехал, то у меня не было выбора. Пришлось прыгать на него с разбега. Чудом под гусеницу не попал. По нам стреляли, а прямо перед нами снаряд попал прямой наводкой в КРАЗ. Страшно было смотреть, как перед глазами разлетаются наши ребята. Как-то прорвались до Мироновки, а там уже свои. Ужасно еще было, что я своих пацанов не видел, а они меня. Я думал, что они погибли, а они думали, что я погиб. К счастью, все мои живы остались. Были раненые, но в этот день никто не погиб.
Нас «кинули». В этом я уверен. Даже те же командиры нашего батальона. Они нигде не были, ни в чем не участвовали, постоянно были в подвалах. Командиры ушли первыми, а только потом дали нам приказ отходить. Когда выполняешь приказы командиров, то всегда есть потери, а когда бежали сами, то вышли живыми.
